|
|
По следам Пушкина |
|
|
|
Путешествие в Арзрум: двести лет спустя А.С. Пушкин
По следам Александра Сергеевича отправлялись многие исследователи. Но не за рубеж. В давние времена пересекать границу родины не всем было возможно, а Пушкин, например, как принято считать - никогда не бывал за границей. Однако он совершил в 1829 году путешествие через Кавказ в сторону Персии, о чем и поведал в своих записках «Путешествие в Арзрум». В наши дни попасть сюда немного проще. И поразительно – как порой время стоит на месте, особенно, когда следуешь по пути великого поэта.
Автор на вершине холма в окрестностях Эрзурума, где располагался один из самых древних центров расселения людей на Земле. Здесь, кроме всего прочего, до сих пор на камнях можно прочитать клинописные тексты и увидеть таблички эпохи государства Урарту (II тыс. лет до Р.Х.). Это одна из главных точек на планете, где появилась наша цивилизация. Именно в эти края почему-то так манило Пушкина.
Пушкин - путешественник
Когда я узнал, что есть возможность отправиться в Турцию, в город Эрзурум, то был чрезвычайно обрадован. Когда-то я работал ученым секретарем Пушкинской комиссии Института мировой литературы Академии наук России, и мне приходилось собирать известных пушкинистов на встречи и обмен новыми открытиями в пушкинистике. Я точно знал, что еще никто из исследователей не совершал такого путешествия. Поэта занесла туда жажда странствий. Пушкин ехал за Кавказ на лошадях почти месяц. Теперь, с помощью самолета, время в пути занимает несколько часов. Пересадка в Стамбуле. Далее, местными турецкими авиалиниями, прямиком в Эрзурум – небольшой город на северо-востоке Турции, куда еще не добирались россияне-туристы. Поэт называл его по-другому - Арзрум, аргументируя свое утверждение филологическими изысками. Но, даже согласившись с его мнением, мы воспользуемся нынешним наименованием – Эрзурум. Поселиться в городе можно довольно неплохо. Вид с пригорка отеля открывается прекрасный. Пологая долина со всех сторон окружена горами. Под ногами – город. Над ним нависает горбатый холм, на котором цветными камнями выложен гигантский турецкий флаг с полумесяцем и звездой. Это Топия, или Топ-даг. Я взял с собой томик Пушкина, в котором прочитал: «С восточной стороны Арзрума, на высоте Топ-дага, находилась турецкая батарея. Полки пошли к ней…» Турецкая батарея, оснащенная теперь современными пушками, так и стоит на этой горе. Хотя земли эти переходили из рук в руки много десятилетий, и только в 1918 году перестали быть российской территорией. Известно, что Пушкин страстно увлекся в это время восточными традициями и задумал здесь свой будущий «Бахчисарайский фонтан». В Эрзуруме он описал много фонтанов и мечетей, упомянул о Трех Могилах – древней достопримечательности города, сохранившейся и по сей день. Я нашел их и стал расспрашивать подробности у местного знатока. Тот бормотал что-то невнятное на ломаном английском языке. Но я смог понять, что стены могил очень старые, они испещрены какими-то никому не понятными "шаманскими гороскопами". Эти начертания привлекли мое внимание, но не было возможности их хоть как-то скопировать… Следуя далее по своеобразному путеводителю поэта, добрался я до городской крепости, испил воды из источника, которой по замечанию Александра Сергеевича славился Эрзурум. Дворец сераскира, в гаремных комнатах которого проживал поэт (по его словам), не сохранился. Ни один гид не смог показать мне место, где он стоял. Что, кстати, меня немного удивило.
Из этого источника в центре Старого Эрзурума точно пили воду Пушкин, молодой Николай Раевский - сын героя 1812 г., генерал Паскевич и... список велик! (увеличить, кликнув по картинке)
Одна история из записок Пушкина привлекла мое внимание более всего. Это тайное посещение поэтом гарема Осман-паши, якобы находившегося в то время в Эрзуруме. Пушкин (по его словам) проник со своим другом ночью внутрь помещения и видел одалисок. Директор здешнего краеведческого музея был удивлен, когда узнал об этом и отвечал, что подобное было невозможно. Да и вряд ли в то время тут могли находиться жены самого Османа-паши. Пушкин же писал: «Видел я гарем: это удалось редкому европейцу. Вот вам основание для восточного романа». Наверное, подумал я, пылкое воображение поэта, как это с ним не раз бывало, одержало победу над здравым смыслом. Ведь он уже бредил «Бахчисараем». Зато какая красивая история!
Черный камень счастья
В лавочках и магазинах Эрзурума можно в большом количестве увидеть четки, перстни и другие изделия из черного блестящего камня. Они напомнили мне изделия из вулканических пород, извергнутых из недр земли Везувием, что продают туристам в итальянских Помпеях. Однако турецкий черный камень гораздо крепче, добывается только здесь, в Эрзуруме, считается священным, и местные жители называют его «олту».
Из окрестных районов съезжаются на местные рынки умельцы для того, чтобы показать свои изделия. Более всего поражает разнообразие и цветастость ковров ручной работы, чеканка по металлу и незабвенный «олту», обработанный всеми способами и вставленный во всяческие оправы, доступные человеческому воображению. Настоящим олту-кебабом местного изобретения накормят в маленьких ресторанчиках. В сочетании с йортом – йогуртом по-турецки – это мясное блюдо незабываемо. Для удовлетворения потребностей любого гурмана в дегустации блюд восточной кухни иногда попадаешь (все «по Пушкину»!) в настоящий лабиринт из коридоров и комнат. При входе вас просят снять обувь или надеть на ботинки специальные пакеты из целлофана, так как все устлано коврами и подушками. Сидеть приходится скрестив ноги, еду есть у горящего очага в окружении старинных кувшинов и картин, пить воду из медных стаканов. По выходе на свежий воздух из одного такого заведения я обнаружил автобус с надписью на нем – «Дадаш». Дадашами называют себя эрзурумцы, это слово означает их стойкость и силу. После еды в таком ресторане, подумалось мне, наверняка станешь дадашем. Закончив яства, можно отправиться на стадион - поболеть за местную команду, играющую в своеобразный вид «конного поло». Смысл этого небезопасного игрища состоит в том, что верхом на лошади надо догнать соперника и со всей силы метнуть в него копьем. Очки начисляются за каждое попадание! И хотя копья не настоящие, каждое "втыкание" палкой весьма болезненно. Вот где воплощается еще один жизненный девиз местных дадашей – «лошадь, женщина и оружие».
У подножия Ноева ковчега
Я бывал в Армении. С вершины горы Техенис открывается поразительный вид на Арарат. Но "подойти" близко – всегда было на грани фантастики, ведь там была территория другого государства.
«Наша граница! Это стоило Арарата. Никогда еще не видал я чужой земли. С детских лет путешествия были моею любимою мечтою», - записал он в своем дневнике. Но это была еще одна ошибка поэта. Он – увы! – видел Арагац, а не Арарат, так как ехал совсем по другой дороге. Но как ему, видимо, хотелось, чтобы это был Арарат… Священная гора, приютившая ковчег Ноя, воистину неземного происхождения. Среди гигантской долины, в окружении кажущихся едва заметными возвышенностей, Арарат вдруг резко вздымается за облака и словно протыкает небо своей вершиной. Панорама эта потрясает воображение и остается в памяти навсегда. Не случайно неподалеку выбрал место для дворца-крепости великий полководец Исхак-паша. Представьте себе самые крутые и высокие, при этом сказочно красивые скалы. На вершине одной из них находится неприступный замок с зубчатыми стенами и толстыми башнями. Замок виден за многие километры. Подъезжая по круто петляющей дороге, вы медленно поднимаетесь навстречу небу и солнцу, и, наконец, перед вами вырастают мощные ворота. За ними – сказочный, восточный город, со своей историей, традициями. Но все это в прошлом, которого, наверное, уже не вернуть… Цитадель Исхак-паши считалась неприступной. Однако была взята штурмовавшими ее русскими солдатами в 19-м столетии. По этому поводу турецкий гид, узнав, что я прибыл сюда из России (а таковых здесь давненько не видывали), добродушно пошутил: «Верните нам, пожалуйста, Золотые Ворота этой крепости». «А почему я?», - удивлению моему не было предела. И тут он к моему новому изумлению поведал, что врата из чистого «драгметалла» находятся в коллекции Эрмитажа, в Санкт-Петербурге, и являются предметом долгих споров – кому ими владеть.
Крепость Исхак-паши просто испещрена русскими ядрами (увеличить, кликнув по картинке)
После этого замечания я стал более пристально присматриваться к местности. Прогуливаясь по многочисленным комнатам дворца, разглядывал вмятины, оставленные ядрами русских пушек, и это вновь напомнило мне, что еще девять десятилетий назад любой россиянин мог отправиться сюда на экскурсию, не думая о паспортном режиме, так как и сюда простирала свои длани могучая Российская империя. Но пути истории неисповедимы. Что было, то было. Кто старое помянет…
Кошка, которая видела Пушкина (и наоборот)
Что-то осталось в этих местах от старинных армянских названий. Неописуемой красоты озеро Ван словно напоминает об этом. Вспомним озеро в Армении – Севан, или город – Ереван. Когда-то на берегу Вана была столица древнего армянского царства. А в центре озера, на острове Акдамар (и снова вспоминается армянская Ахтамар) – стоял главный кафедральный собор. Храм этот сохранился, как и остатки фресок и каменной резьбы. Если воспользоваться катером, то можно за полчаса добраться до острова и даже искупаться в удивительно чистой и прохладной воде. Она так насыщена солью и содой, что местные жители моются в ней без мыла, а для волос – это просто природная аптека. Тут водится единственная в своем роде рыбка – также именуемая «ван». Внешне ничем не примечательная и довольно мелкая. Но на сковородке она даст фору любому самому известному рыбному блюду в мире. Земли вокруг поистине легендарны. Именно тут располагался географический и духовный центр одной из древнейших цивилизаций на земле – государства Урарту. В одном из таких местечек между Догубаязитом и Ваном можно попасть на раскопки старинных укреплений. Прямо под ногами валяются осколки и черепки сосудов, которые можно датировать от первого тысячелетия до нашей эры. Невозможно отказаться от желания поднять кое-что и забрать в качестве сувенира. Разрушенная крепость обрывается на мысу холма, откуда видны окрестности на десятки километров вокруг. Это одно из самых древних поселений на земле. Тут же, поодаль, из земли торчать каменные глыбы в виде правильных четырехугольников, на которых различимы надписи в виде урартских клинописных иероглифов. Трепет начинается в душе, когда понимаешь всю фантастичность происходящего в реальности. Биотоки места дают о себе знать. Сколько же могли бы рассказать эти камни! Но на мысленный вопрос, они отвечают едва различимым среди шелеста постоянного ветра гулом, напоминающим дыхание. Воистину, земля живое существо, как и жива сама история, окаменевающая от времени. Та же древняя история смотрит на приезжих разноцветными глазами так называемой «ванской» кошки, мирно прогуливающейся по узкой улочке города. Порода эта очень древняя, почти вымерла и существует только здесь. Белая с длинной шерстью, ванская кошка имеет уникальную особенность, не повторяющуюся нигде на нашей планете. У нее – абсолютно разные глаза! Один – желтого, а другой зеленого цвета, порой, с голубоватым отливом. И это действительно красиво.
В моих руках довольно агрессивная ванская кошка вдруг на секунду замерла. Такой красавице с разноцветными глазами - ну как не сняться на фото...
Такую кошку вполне мог держать в руках Александр Сергеевич. Из-за своей красоты они были чуть не уничтожены. У одной кошки рождается всего один - два котенка с разными глазами. Остальные, к сожалению, обыкновенные. Настоящих особей ванской породы осталось около 100 экземпляров. Продавать и вывозить их за пределы Турции ныне запрещено законом. Считается, что в неволе они не живут. Этим милым существам требуется горная прохлада и чистый воздух, климат, соответствующий Вану, ибо находится он на высоте 2000 метров над уровнем моря. Стоимость же разноглазого котеночка колеблется от 2 до 5 тысяч долларов США!
Провожает путешественников закат солнца у крепости, где оставили свой след девять различных цивилизаций. Солнце, касаясь водной глади, внезапно вспыхивает ярком светом, озеро будто загорается огнем, а стены крепости покрываются красным отблеском, словно краской. Марсианские хроники меркнут перед такими перевоплощениями земной природы. Отправляясь в Эрзурум, по следам Пушкина, вглубь бывшей территории Российской империи, я, уже на обратном пути, успел заскочить в пыльную ювелирную лавку и в развалах старинного антикварного хлама обнаружил монисту – женское украшение из серебряных русских и арабских монет 19-го века. «Надо же! – подумал я. – Ведь это замечательное напоминание о пушкинских временах, славных боевых походах и рассказах о тайных гаремах». Сторговавшись, я с гордостью положил эту вещицу в карман. Мне повезло. Теперь частица «пушкинского» Эрзурума живет в моей московской квартире, на книжной полке, рядом с томиком его записок 200-летней давности…
Взгляд из Америки. Вместо послесловия Чтобы «пушкинская» тема стала постоянным «лейтмотивом» моей поездки, я взял с собой не только «Путешествие в Арзрум», но и любопытную книгу западного автора Вальтера Виккери «Александр Пушкин», выпущенную в Нью-Йорке на английском языке. Её точное название – Walter N. Vickery. Alexander Pushkin. N.Y., Twayne Publishers, 1970. Книга является одной из научных и одновременно популярных монографий, посвященных жизни и творчеству Александра Сергеевича. В последнее время имя Пушкина все больше привлекает западного, а особенно – англоязычного читателя. Среди русских писателей-классиков Пушкин достаточно известен. Хотя в последние несколько десятилетий ощущается некоторый дефицит в новом, более современном, не сугубо академичном, а популяризованном изложением «пушкинской» темы на Западе. Сейчас почти все даже самые незначительные произведения Пушкина переведены на английский язык. Этот нелегкий труд осуществлял и знаток обоих языков – известный писатель и переводчик Владимир Набоков. Обилие переводов позволяет англоязычному читателю самостоятельно судить о творчестве поэта. Но иногда необходимы дополнительные биографические, литературоведческие, критические, социально-исторические комментарии и разъяснения. Нужна элементарная помощь, чтобы ориентироваться в пушкинской эпохе, понять Россию начала XIX столетия, её культуру, литературную традицию, язык, не говоря уже о понимании личности самого Пушкина, остающейся, во многом, загадочной и по сей день. Труд, за который взялся Виккери, несомненно, был нелегок. Осознавая ответственность, автор не спешил писать книгу. Много лет отдал он изучению самой темы: специально занимался русским языком и литературой, а в период написания книги был председателем департамента славянских языков университета Северной Каролины в США. Его перу принадлежали книги о позднем творчестве Пушкина, о его последних днях, а так же статьи о поэте. После того, как Виккери проработал почти год в СССР, в Ленинграде, в отделении Академии наук, где занимался изучением лирики Пушкина, он уже с полным основанием мог взяться за такую тему. Нью-Йоркское издательство «Twayne publishers» много лет знакомило своих читателей со специальной подборкой книг о наиболее известных писателях мира. Среди них – литераторы Австралии, Канады, Китая, России, Франции, Германии, Греции, Индии, Японии, Латинской Америки, Новой Зеландии, стран Африки, а также некоторые древние авторы – латинские, греческие и др. Смысл серии сформулирован в предуведомлении к каждому изданию: сохранение критико-аналитического подхода к освещению творчества писателей, публикация биографических и исторических материалов, необходимых для понимания и осмысления их творчества. Путешествуя по Арзрумским окрестностям, я вечерами перелистывал эту занятную книжицу, чтобы понять – а как относятся западные читатели к нашему Пушкину. По мнению Виккери любители русской литературы и студенты, изучающие ее на Западе не знают как следует творчества Пушкина, хотя прекрасно осведомлены о том, что он был великим русским поэтом. Языковый барьер все-таки существует. В этом смысле больше повезло Толстому, Достоевскому и Чехову – им переводчики уделяли немало внимания, ведь они писали в прозе. И хотя работа над пушкинскими переводами на английский язык велась и ведется, наиболее трудная задача, стоящая перед исследователем – осмысление одновременно и пушкинского творчества, и его жизни. Автор, кстати, активно полемизирует с так называемой «русской школой» пушкиноведения. Прекрасно зная достижения русских исследователей творчества поэта, он настаивает на мнении, которое видимо, сложилось у него после пребывания в Советском Союзе: обладая практически полным собранием рукописей Пушкина, советские исследователи не всегда объективно и справедливо оценивают некоторые периоды его жизни и творчества. Мнение Виккери можно было бы назвать несправедливым, но его впечатления о состоянии современного советского пушкиноведения складывались на рубеже 60-70-х гг. Период культурного застоя в нашей стране коснулся и состояния пушкинистики. Академическое пушкиноведение вступило в полосу кризиса. За последнее время ушли из жизни практически все крупные исследователи творчества поэта. В настоящее время, когда наступает период взлета нового интереса к Пушкину не только в ученой среде, но и среди масс читателей, когда развивается удивительное и по-своему интересное «народное пушкиноведение», возможен новый взгляд на его жизнь и творчество. Делая такие замечания нашим пушкинистам, Виккери словно обязал себя создать труд в какой-то мере способный ответить на задачи, которые пришлись «не по зубам» его восточным коллегам. Однако его книга хотя и обладает достоинствами свежего взгляда на творчество Пушкина англоязычного автора, в ней используются собственные интерпретации и даже переводы поэтических фрагментов с русского на английский, – вряд ли является новым словом или открытием в пушкиноведении. Виккери сформулировал принцип – не отрывать творчество от самой жизни. К раннему периоду жизни поэта он относит ранние стихотворения, а также первую поэму, принесшую ему широкую известность – «Руслана и Людмилу». Причем автор избирает путь, который, казалось, не отвечает впрямую его же собственной задаче. Он строит свой текст, не переплетая жизненные и творческие «пути» Пушкина, а как бы «блоками» – сначала посвящая две-три страницы биографии поэта, а потом ровно столько же или чуть более – соответствующим произведениям, написанным в это время. Особо Виккери отмечает творческую атмосферу, в которой вырос Пушкин. И отец Пушкина, и его брат были литераторами, и довольно известными. Книги в доме, образование – все складывало творческий облик юноши. Но Виккери выделяет еще и происхождение поэта. Причем аристократизм Пушкина автор неоднократно упоминает в качестве особенной «ауры», питавшей его творчество. Два фактора повлияли на развитие пушкинского таланта, а мнение это и спорно, и любопытно: многовековое аристократическое происхождение и недостаток денег (бедность семьи). Появление литературных вкусов у юного Пушкина во время его учебы в Лицее Виккери объясняет без всякой научной аргументации. Он справедливо отмечает влияние на юного Пушкина творчества Батюшкова, Жуковского, Карамзина, Державина, кратко, одним предложением выделяет дружбу поэта с Чаадаевым, обрисовывает литературные вкусы времени – античность, осмысление французского классицизма, прогрессирующий сентиментализм, влияние Вольтера и Парни. Нет смысла рассматривать спорные замечания, типа «эпикуреизм Батюшкова». Подобного рода быстрые «штрихи к творческому портрету» потому и не поддаются критике, что являются образцом быстрого «пробегания» по теме, когда особенно и возразить автору нечего, ибо особенного ничего и не было сказано. Оду Пушкина «Вольность» Виккери сравнивает с одноименной радищевской, причем, утверждает, что в идейном смысле пушкинский стих построен на традиции русского XVIII века. На чем основывает свои утверждения Виккери, трудно объяснить. Хотя он и делает интересный вывод о том, что ода «Вольность» не «анти-монархична», как это порой принято считать у нас, а скорее «анти-тиранична». Краткость изложения вынуждает автора опускать целые этапы из жизни поэта. Так, он почти не рассматривает историю взаимоотношений Пушкина с семьей генерала Раевского, ограниваясь лишь некоторыми упоминаниями об этом. А дружба с младшим сыном Раевского – Николаем, имевшая не только творческий характер, но и ставшая крайне важной частью жизни Пушкина (благодаря Раевским поэт избежал ссылки в Сибирь, которая была заменена ссылкой на Юг), упомянута лишь двумя словами в связи с поэмой «Кавказкий пленник» (которая как раз и была посвящена Н.Н. Раевскому-младшему). Что говорить тут и о поездке Пушкина в Арзрум (Эрзерум), которая без дружбы его с Николаем Раевским-младшим была бы просто невозможна, вернее, не осуществилась бы. Автор заметно защищает «интересы» Байрона и Шекспира, когда говорит об их влиянии на творчество Пушкина. Так принято в англо-саксонском литературоведении. Байрон по его мнению влиял на на Пушкина весь южный его период жизни, а Шекспир – при работе над «Борисом Годуновым». Сочинение пьесы из истории Смутного времени относится к рубежу 1824-25 гг., когда Пушкин находился в ссылке в селе Михайловском, родовом поместье его родителей. В это время, по мнению Виккери, Пушкин освобождался от байронизма. Однако автор считает, что не только благодаря Шекспиру Пушкин сумел выйти из-под влияния Байрона. Он утверждает самостоятельность творческого поиска поэта. Виккери хорошо осведомлён о проблемах исторического становления русского театра. Поэтому он точно объясняет – что нового внес Пушкин в развитие русского театрального искусства, и в частности, в развитие русской драматургии, особенно, после написания «Бориса Годунова». Автор справедливо считает усилия, предпринятые поэтом для реформации драматургического жанра сознательными. Пушкин был не одинок в своих стремлениях. И не только в России. Многие европейские литераторы считали устоявшиеся принципы французского классицизма слишком жесткими и сдерживающими. Французская классическая драма, с её известным триединством времени, места и действия, была, по мнению Виккери, внедрена в Россию в XVIII столетии, что особенно ярко проявилось в творчестве Сумарокова. Но почему же Пушкин решил отступить от общепринятых правил – этого автор не объясняет. Однако называет действия поэта «следованием Шекспиру». «Как и в пьесах Шекспира», «Пушкин также… как и Шекспир», «и его стихи, наподобие шекспировских», «в значительной степени на Пушкина повлияло мастерство Шекспира в создании образов», – это лишь часть утверждений автора, когда речь заходит о развитии Пушкиным русской драматургии, в частности, жанра трагедии. Оказывается, многое из того, что было «изобретено» Пушкиным, уже было у Шекспира. В частности, это касается понятия «народность». По мнению автора «народность» для Пушкина означала «некоторую шекспировскую оппозицию французскому классицизму». Поэт много писал и говорил о народности, но и Шекспиру трудно отказать в «народности» – в «Отелло» или «Гамлете». Впрочем, автор считает, что трудно отказать в «народности» и Лопе де Вега, и Кальдерону, и Ариосту, и Расину. В чем же тогда особенность пушкинского понимания «народности»? Чем отлично его представление, имеющее для всей русской классической литературной традиции особенное, важнейшее значение? Виккери отвечает на этот вопрос по-своему, спорно, лишь «набрасывая» идею, не вдаваясь в детальный ее разбор, без аргументации. «Пушкинская сосредоточенность, - пишет он, - на обдумывании понятий народ и народность, как мы видим, была именно литературного рода». Делая вывод о «литературном» характере некоторых важнейших пушкинских представлений историко-философского характера, Виккери почти совсем не рассматривает соответствующих взглядов самого поэта. Пушкин – историк, Пушкин – самобытный философский мыслитель, эти стороны его личности автор упускает из виду. Так же кратко Виккери рассказывает о жизни и творчестве поэта во 2-й половине 1820-х годов и в 1830-е годы. Он рассказывает о работе поэта над «Маленькими трагедиями», «Евгением Онегиным», «Медным всадником», лирическими стихотворениями последнего периода жизни. При этом весьма бегло рассказывает о прозе Пушкина. В итоге Виккери отмечает, что перед ним стояла цель выявить особенный мир Пушкина. Этот мир, по его мнению, и есть то великое, что осталось в наследие от поэта, что стало достоянием России и всей мировой цивилизации, что является феноменом для читателя, в том числе, англоязычного. Пушкин серьезен в своих стихах и прозе, он глубоко задумывается о проблемах Смерти, он тонок и проникновенен в своих лучших лирических стихотворениях, он образец юмора в своих эпиграммах и поэмах, он выдающийся трагик в пьесах, а главное – он оптимист и певец жизни. Этот мир и должен открыть для себя западный читатель Пушкина…
И обладателя такого внутреннего мира, поэта почему-то привело так далеко на юг, в Закавказье, на чуждые территории, в театр войны. Для чего? Только ли по причине жажды путешествий? Думаю, не только...
Данная публикация является авторской работой (частично вошедшей в книги) Константина Ковалева-Случевского (Константина Ковалева). При использовании материала или перепечатке любых отрывков (цитат) из текста в интернете - ссылка (действующая!) на данный сайт и упоминание полного имени и фамилии автора - Константин Ковалев-Случевский - обязательны! С иными правами можно ознакомиться внизу страницы в разделе "Copyright".
|
Copyright © All rights reserved. Terms & Conditions / Contacts | Все права защищены. Условия и правила использования / Контакты
Те же самые камни, точно также продавали здесь
и во времена пушкинского Арзрума.
Чтобы оказаться у подножия библейской горы со
стороны Турции, надо отправиться на автобусе из Эрзурума в Догубаязит. И
снова припоминается Пушкин с его путевыми заметками. Он утверждал, что,
направляясь в Эрзурум с Кавказа, видел Арарат у границы Российской империи.
