Константин Ковалев-Случевский
Познание
таинственного глагола
Н.А. Львов
О
чем думал и чем был занят в быту, в обыденной культурной жизни россиянин
XVIII столетия? Что читал, как слушал музыку? Каково было его восприятие,
понимание, каков был круг людей, приобщенных к культуре? Что отличало
знатока от «простого смертного»?
В связи с ответами на эти вопросы внимание привлекает замечательный человек, столь
разносторонне одаренный, что невольно вспоминаешь творцов эпохи Возрождения.
Рассказ о нём начну с одного издания.
Собиратель услышанного
Возьмем в руки этот сборник. На обложке — гравюра: пастушок, задумчиво
напевающий какую-то протяжную мелодию. Вокруг него — листья, травы, цветы...
«Собрание народных русских песен с их голосами. На музыку положил Иван Прач.
Печатано в Типографии Горного училища. 1790», — такова надпись на титуле. И
все. И ни слова нет о том, кто проделал титаническую работу, собрав сто
образцов российских мелодий; кто написал для первого, а затем переписал
заново для второго издания сборника замечательный трактат-предисловие, в
котором впервые попытался дать научную оценку русской народной песне; кто
напел талантливому чешскому композитору Яну Богумиру (а иначе – Ивану Прачу)
собранную по крупицам народную музыку для переложения на ноты; кто тщательно
обработал тексты песен...
|
Рисунок Пизанской башни из
"Итальянского дневника" Н. Львова. 1781 г. |
Лишь более столетия спустя, в четвертом издании (1896 года),
впервые был упомянут Николай Александрович Львов — имя, которое иногда
упоминается в пособиях по истории русской музыки, учебниках и хрестоматиях,
музыковедческой и научно-популярной литературе.
«Сей человек принадлежал к отличным и немногим людям, он был исполнен ума и
знаний, любил науки и художества и отличался тонким и возвышенным вкусом...»
— писал о Львове Гаврила Романович Державин, преклонявшийся перед его
талантом, консультировавшийся с ним всегда, когда намеревался обнародовать
свое очередное сочинение в области музыки. Того же мнения были и пииты И.И.
Дмитриев, В.В. Капнист и И.И. Хемницер, живописцы В.Л. Боровиковский и Д.Г.
Левицкий, композиторы Ф.М. Дубянский и Е.И. Фомин...
Художник Дмитрий Григорьевич Левицкий рисовал Львова
неоднократно. Один портрет — юношеский — датирован 1774 годом. Что-то
неуловимо привлекательное, завораживающее было в глазах, в разлете бровей
молодого человека. Ему еще 23 года, еще нет за его плечами открытий и
изобретений, не написаны либретто принесших ему славу опер, наконец, еще не
совершил он своей нашумевшей поездки по Европе вместе с президентом
берг-коллегии П.А. Соймоновым и И.И. Хемницером. Но Левицкий уже видел в нем
того, кто займет почетное место в культуре XVIII столетия, прозрел Львова
будущего, как бы походя разбрасывающего и раздаривающего свои таланты.
С другого портрета — писанного уже в 1789 году — на нас глядят те же
неунывающие, немного озорные глаза. Но в волосах — проседь, лицо — строже,
задумчивее. Перед нами уже — почетный член Академии художеств, член
Российской Академии, глава и вдохновитель знаменитого петербургского
литературно-художественного кружка, автор многочисленных стихотворений, а
также трех комических опер, будто только что поставивший последнюю точку в
рукописи...
Современникам казалось, что Львов брался за слишком многое и что
разбросанность интересами и временем, будто он бессмертен, может стать
роковой для его таланта. Но никто не мог предположить: не было никакой
разбросанности, наоборот, было подлинное единство в образе мышления, в
творениях этого одаренного человека и в его поступках. Наверное, он мог
слишком многое. Обладал разносторонними способностями, которые требовали
своего воплощения. Он всегда увлекался всерьез и уходил в новое предприятие
с головой. Его хватало на всех и на все.
Сделано Львовым было столько, что достало бы на несколько жизней. Но в то же
время кажется, будто не было создано им чего-то одного, главного,
внушительного, с чем бы он триумфально вошел в нашу историю.
Львов не создал бессмертной оперы. Хотя среди оперных либретто есть то,
которое он написал для гениального Евстигнея Фомина, и которое легло в
основу первой русской народно-бытовой оперы «Ямщики на подставе, или Игрище
невзначай».
Он не дал миру выдающейся поэмы, хотя его переводами из Анакреона, баснями и
эпиграммами зачитывалось все светское общество.
Он не изобрел «вечного двигателя», хотя в области науки и техники он, ни
много ни мало, был первоклассным изобретателем: ввел в строительное дело
новый способ возведения построек из глины, впервые описал целебность
кавказских минеральных вод, организовал производство русского сафьяна,
открыл первое (!) в России Валдайское месторождение каменного угля и не
только открыл, но написал книгу «О пользе и употреблении русского земляного
угля» и добился начала его добычи и изучения.
Наконец, он не отстроил своего Василия Блаженного, но был одаренным и
плодотворнейшим архитектором: почтамт в Санкт- Петербурге и Невские ворота в
Петропавловской крепости, собор в Могилеве и замечательные усадьбы в разных
концах России, такие, как знаменитый «Раек» в Тверской губернии,— все это
возведено по его проектам.
Поразительная одаренность и внутренняя энергия сочетались в нем с не менее
поразительной скромностью. Этот истинный Гражданин объединял вокруг себя
людей, «питал» их творчество, поддерживал в трудную минуту, советовал,
помогал, направлял.
Самым бесспорным свидетельством исторической значимости имени Николая Львова
стал тот самый сборник народных русских песен. Когда речь заходит об этом
действительно эпохальном издании, то ныне всякий хотя бы немного искушенный
в музыке человек скажет: «Да это же сборник Львова-Прача!» Да, сборник, где
даже не указано имя его настоящего издателя, принес Львову подлинную славу.
Однажды он напишет:
Я нашел с смычком некрашенный,
На разлад гудок нестроенный.
Я гудок взял не знаю как;
Задерябил на чудной лад,
Как телега немазана;
На колени играючи,
Поплелся ковыляючи.
Как ворона на застрехе.
Затянул было песенку,
Затянул, а неведь кому.
Не бессудьте, пожалуйте,
Люди добрые, русский строй;
Ведь не лира — гудок гудит...
Итак, народные песни...
С какой стати чиновник Горного управления занялся сбором музыкального
фольклора? Что толкнуло его на эту титаническую работу, а кроме того, на
столь новое и слишком смелое для его времени предприятие? Ведь даже понятие
«народная» песня было введено самим Львовым. До этого крестьянские распевы
назывались «мужицкими» песнями, не считались музыкальными, и никто из
композиторов не осмелился бы впрямую использовать сии мелодии для своих
сочинений.
Я прижал к сердцу землю русскую
И пашу ее припеваючи:
Позовут меня — я откликнуся,
Оглянуся, но — не знаком никто
Ни одеждою, ни поступками...
Путешествуя по европейским странам (и оставив прекрасные записки, еще ранее,
чем это сделал Карамзин!), Львов знакомится с культурой Европы, страстно
желает освоить ее музыку. Он посещает французскую оперу, изучает современные
музыкальные течения. Видит, как смело используют, например, итальянские
маэстро свою национальную мелодику. И уже тогда, очевидно, вызревает у него
ощущение некоторой отчужденности от блистающего европейского мира — ведь
там, как он писал, негде и не с кем «отважную грянуть песенку», имея в виду
песню русскую.
С середины 1770-х годов Львов начинает по крупицам собирать российские
напевы, сочинителями которых «были козаки, бурлаки, стрельцы, старых служеб
служилые люди, фабричные, солдаты, матросы, ямщики...».
Думается, что многие из них он вынес из своего детства, проведенного в селе
Никольском под Тверью. А уже став опытным геологом и разъезжая по стране,
Львов не мог — и это вполне естественно — не продолжать свои поиски, не
собирать жемчужины народных песен. Осмелимся даже провести такую аналогию:
будучи настоящим полевым исследователем и проводя долгие вечера в отдаленных
селениях или даже под открытым небом, у костра — он не обходился без песен,
романсов, так же как всякий геолог нынешний...
Доволен песенкой простою,
Ямскою, хваткой, удалою,
Я сам по русскому покрою
Между приятелей порою
С заливцем иногда пою,—
сказал он сам о себе.
С «Собрания народных русских песен...» начинается новая страница в
музыкальной истории России. Еще ранее, когда сборник только готовился,
Львов, как мы уже говорили, использовал песни для оперы «Ямщики на
подставе». Гармонизированные Фоминым, мелодии создали неувядаемую славу этой
постановке, что вызвало бурную отрицательную реакцию со стороны Екатерины II,
кичившейся псевдонародными операми на ее либретто.
В опере, которую называли «буфф в русском роде», появились персонажи типа
Фадеевны, Тимофея Буракина, молодого ямщика Яньки, «деревенского олуха»
Вахруши, да к тому же еще пел в ней целый «хор певчих ямщиков». Если бы, как
мы помним, Державин, друг и покровитель автора либретто, не приложил своих
стараний и усилий, опера бы так и не увидела свет. Позднее поэт писал:
«Великий Суворов разведывал, что о нем говорят ямщики на подставах,
крестьяне на сходках. От граждан они получают известие о городских потехах,
если в них сами не случатся. Ничем так не поражается ум народа и не
направляется к одной мете правительства своего, как таковыми приманчивыми
зрелищами. Вот тонкость политики... истинное поприще оперы. Нигде не можно
лучше и пристойнее воспевать высокие и сильные оды... в бессмертную память
героев отечества... как в опере на театре».
Он понимал назначение оперы, сам писал тексты, поощрял начинателей. «Самой
первой степени поэт, — утверждал Державин, ежели он в слоге своем нечист,
тяжел, единообразен, единозвучен, не умеет изгибаться по страстям и облекать
их в сердечные чувствования, — к сочинению оперы не годится. Не позаимствуют
от него ни выразительности, ни приятности лицедей (так в старину называли
актеров. — К.К.) и уставщик музыки. Сочинитель опер непременно должен знать
их дарования и применяться к ним или они к нему, дабы во всех частях оперы
соблюдена была гармония».
Что же Львов? Удовлетворял ли он требованиям своего старшего друга? Сам
Державин говорил: «Песня назначена природою для пения», а о творчестве
Львова, отдавшего свою жизнь русской песне и вложившего эту песню в уста
героев оперы «Ямщики на подставе», поэт замечает: «Оно просто, ближе к
природе, нежели к искусству».
«...В России сочинители народных песен совсем неизвестны и, следовательно,
оные более принадлежат всему народу...» В этих строках предисловия к
сборнику весь Львов. Он не подписывал своих сочинений. Может быть, чтобы вот
таким образом «слиться» с народной песней? Уже отмечалось, что на премьере
«Ямщиков на подставе», состоявшейся 13 января 1787 года, ни в афишах, ни в
программах, ни в печати также не было имени автора либретто — Николая
Львова...
«Из великого числа песен нет двух, между собою похожих совершенно, хотя для
простого слуха многие из них кажутся на один голос...» Слова по тем временам
дерзкие, но справедливостью своею приведшие в изумление даже такого знатока,
как придворный итальянский композитор Джованни Паизиелло, который, прослушав
русские песни из сборника, «полагал оные произведением искусных музыкальных
сочинителей»...
«Должно надеяться, что сие Собрание послужит богатым источником для
музыкальных талантов и для сочинителей опер...» Эти надежды Николая
Александровича Львова сбылись. Мелодии записанных им песен использовали, ими
вдохновлялись практически все виднейшие русские композиторы, они вплоть до
настоящего времени перепечатываются в песенных сборниках. Мы уже не мыслим
сегодня музыкального воспитания и образования без таких «добытых» из
народной среды и увековеченных в нашей памяти Львовым народных песен, как
«Во поле березонька стояла», «Из-за лесу, лесу темного» (которая подвигнула
М.И. Глинку на создание знаменитой «Камаринской») и других.
Львов же впервые выделил в особый жанр городской романс, из его сборника
черпали вдохновение создатели русской романсовой лирики — Федор Дубянский,
Данила Кашин и Осип Козловский.
Да и сам Николай Александрович Львов никогда не отказывал тому, кто
обращался к нему с просьбой посоветовать какую-нибудь мелодию для увертюры
или каденции. Известна его проделка, которую учинил он, пользуясь незнанием
российской музыки итальянским маэстро Карло Каноббио. Тот сочинял вступление
к опере «Начальное управление Олега» на слова императрицы. Как-то Львов
напел Каноббио «нужную» и понравившуюся тому мелодию, которую тотчас же,
оркестровав, включили в партитуру.
С тех пор помпезный спектакль начинался мотивом знаменитой разинской песни
«Что пониже было города Саратова», за одно исполнение которой грозила тогда
смертная казнь...
Музыкальный трактат в стихах
«Часто в музыканте понравится то, чего и изъяснить не можешь...» — писал
Державин. Однако ни один российский художник XVIII века не прошел мимо того,
чтобы не сказать свое слово о сущности музыки, определить ее неуловимую
звуковую «телесность».
Чем дальше мы отходим от XVIII века, тем становится заметнее, что эстетики
все больше погружаются в исследование эмоциональных и психологических
переживаний. Поэты, прозаики подбирают к определению музыкальных сфер
эпитеты, все более утонченные, более разнообразные, оказывающие сильное
эмоциональное воздействие. Совокупность этих эпитетов, их благозвучие и
создают некий образ музыки.
Но стоит ли ловить неуловимое, пытаться увидеть невидимое?! Не достаточно ли
того, чтобы просто слушать музыку?!
В XVIII столетии, когда слово и мелодия считались нераздельными, и сама
музыка казалась более «опредеЛимой». Литература века пестрит отсылками к
«лире», «арфе», «гармонии», «мелодии», «песне», «музе Эвтерпе».
Сформулировать же всю образную целостность понятия «музыка» никому тогда
по-настоящему не удавалось...
И вот перед нами уникальное сочинение Николая Александровича Львова — ода
«Музыка». Она сохранилась в архиве Державина, и я наткнулся на неё почти
случайно. Переписана ода дважды, причем один экземпляр — другим почерком.
Быть может, это и есть подлинник?
Впрочем, нас интересует сам текст оды, которую мы сразу же определим как
уникальный трактат-поэму, где отразилась сущность музыкального
миросозерцания XVIII века, где разбираются цели, характер и способы
эстетического воздействия музыки на человека, ее воспитательное воздействие,
а также создан столь сильный чувственно-эмоциональный образ самой музыки,
что в русской поэзии вряд ли найдется еще подобное произведение.
Создав ее, видимо, в 1790-е годы, то есть в последнее десятилетие века,
Львов как бы подвел «поэтическую черту» под музыкальной историей
послепетровской эпохи.
Результат такого синтеза, как нам кажется, превзошел все ожидания. Перед
нами и необычный эстетический трактат, и великолепное по слову, строю и
стилистике стихотворение, и глубокий «научный» труд.
Полное название оды звучит так: «Музыка, или Семитония». Весь текст ее
разбит на семь строф — «тонов». В одной строфе восемь строк. У каждой
строфы, слева, автор нарисовал фигурную скобку и сделал краткий комментарий,
как бы раскрывая смысл того, что он пытался сказать.
Приведем оду полностью — в том виде, в каком она хранится в архиве
Державина.
Музыка, или Семитония
Глагол таинственный небес!
Тебя лишь сердце разумеет:
событию твоих чудес
едва разсудок верить смеет.
Музыка властная! Пролей
твой бальзам сладкой и священный
на дни мои уединенны,
на пламенных моих друзей.
Как огнь, влечет, как гром, разит
закон твоей всесильной власти;
он чувства нежныя родит,
жестоки умягчает страсти.
Гармония! Не глас ли твой
к добру щастливых убеждает;
нещастных душу облегчает,
отрадной, теплою слезой?
Когда б подобить смертный мог
невидимый и несравненный,
спокойный сладостный возторг,
чем души в горних упоенны:
он строй согласный звучных тел
и нежных гласов восклицанье,
на душу, на сердца влиянье
небесным чувством бы почел.
Не ты ль с небес к нам в век златой,
богиня нежных душ спустилась?
Принесшая волшебства строй
жизнь смертных услаждать склонилась?
Ударил в воздух голос твой
Размером хитрым, неизвестным,
и тем же трепетом небесным
сердца отозвались на строй.
Как роза в вешни времена
хранит красы свои безценны:
так часто счастья семена,
в сердцах любовью насаждены
скрывает живость юных лет.
Как солнцем роза разцветает,
твой глас, так сердце растворяет,
огнь любви слезой блеснет.
Да будет мне неведом в век,
жестокой, строгой, злополучной,
нещастной, хладной человек
противник власти стройной звучной,
утехи не познает он!
Не встретит друга с восхищеньем,
сердечным не почтит биеньем
ни щастья плеск, ни скорби стон.
О сладкогласно божество!
На крыльях радости взвивайся;
греми победы торжество,
в разящих звуках раздавайся,
сердца и души восхищай!
Но к нам свирелью низпустися
умильной, нежною явися
и к щастью смертных увещай.
Если кратко переложить текст оды по строфам, сформулировать их суть, то
получится следующее.
Строфа 1. Призвание музыки. (По Львову: «Дефиниция и
призвание»).
Объединять людей, оказывать влияние скорее через сердце, чем через разум.
Строфа 2. «Действие музыки».
Служит добродетели, облегчению страстей — как «гром» и «молния», то есть
беспрекословно, властно, как сверхчеловеческая и непреодолимая стихия.
Строфа 3. С чем можно сравнить музыку. (По Львову:
«Уподобление»).
Она невидима и несравнима, но ее звуковой строй, согласие напоминает
«небесное».
Строфа 4. «Откуда музыка взялась и как де йствует».
Появилась в «век златой», то есть на заре человеческой цивилизации.
Строфа 5. Как она помогает в совершенствовании чувств,
достижении любви. (По Львову: «Что она делает для любви»).
Благодаря музыке, ее «семенам» может зародиться любовь, то есть, возможно
достижение счастья.
Строфа 6. Чем грозит неприятие или неправильное понимание
музыки. (ПО Львову: «Кто не любит музыки, что с ним»).
Грозит одиночеством, бесчувствием, эгоизмом, безотрадностью жизни,
произрастанием зла в душе, общественной изоляцией.
Строфа 7. Каковы формы проявления музыки. (По Львову:
«Разделение на major и minor»).
«Сладкогласие» музыки выражается и в радостном, победном тоне — мажоре, и в
«умильном», «нежном», «свирельном» — миноре.
Почему Львов назвал оду «Семитония»?
Понятие «тон» — многогранно и многозначно. В переводе с немецкого оно
означает «звук». С древнегреческого — «напряжение», «натяжение», тем самым,
напоминая нам о древних струнных инструментах. Но в более широком смысле
«тон» — впечатление слушающего от музыки, слагающееся из таких компонентов,
как интонация, качество голоса, верность и чистота его, выразительность,
оттенки, минор или мажор и т. п. Иногда можно определить понятие «тона» как
«вкус» (когда говорят по-французски «мове-тон», то имеют как раз в виду
«дурной тон», «дурной вкус»).
В оде Львова — чувственное ощущение музыки, ее «многотональность»
преобладает над «сухим» теоретизированием. Поэтому и «Семитонию» его можно
понять, как «семичувствие». Музыка, по Львову, словно заключает в себе цвета
«радужных ощущений», передает читателю силу «гласа гармонии». Недаром автор
и заканчивает оду тем, что говорит о роли «минорных» и «мажорных» «тонов» в
музыкальной природе.
В «семи тонах», семи восьмистишиях Львов сумел рассмотреть кратко и историю
музыки, и ее природу, назначение, и способы ее воздействия на слух и чувства
людей.
Происхождение музыки поэт связывает с появлением человечества. Когда некому
было воспринимать мелодию, не было и ее самой (вспомним Державина: «Пение
родилось вместе с человеком...»). Природа музыки, по Львову, — неуловима,
бестелесна, невидима (у Державина: «Музыка изображает предметы
невидимые...»). Музыка играет в обществе важнейшую воспитательную и
коммуникативную роль — служит добродетели, облегчению страстей, способствует
достижению счастья. Если человек отвергает ее — ему грозит общественная
смерть (у Державина: «Театр — кафедра добродетелей...»).
Мы видим, насколько схожи были мысли Львова и идейно-эстетическая концепция
музыки, выработанная Державиным. Не случайно их связывали крепкие дружеские
узы, не случайно они объединяли вокруг себя многих единомышленников, — это и
был знаменитый кружок Державина-Львова.
Вот таков был этот человек, ушедший из жизни в расцвете сил, в возрасте 52
лет, занимавшийся очень многим, но никогда не делавший того, что было бы ему
не близко или неинтересно. Вложив душу в уникальный песенный сборник, он
заключил свое «Преуведомление» к нему такими словами: «Собрание сие имеет
достоинство подлинника; простота и целость оного... нигде не нарушены».
В этих словах и вся его жизнь, которая в служении русской культуре имела
«достоинство подлинника».
Данная
публикация является авторской работой (частично вошедшей в книги)
Константина Ковалева-Случевского (Константина Ковалева). При использовании материала
или перепечатке любых отрывков (цитат) из текста в интернете -
ссылка (действующая!)
на данный сайт и
упоминание имени и фамилии автора - обязательны!
С иными правами можно ознакомиться внизу страницы в разделе "Copyright".
