ДРУГАЯ РУБЛЕВКА
Тайны Царского пути
Виртуальное путешествие во времени и пространстве
ТЕКСТ КНИГИ:
из главы 6, продолжение
Поединки с медведями: царь-гладиатор
Нет-нет да и поминается в нашем повествовании слово «медведь». Ну конечно,
ведь загородные чащи, дремучие леса и прочее. Так то оно так, но почему-то
именно западное Подмосковье особо славилось наличием этого зверя, весьма
похожего, по мнению знатоков, на человека.
Вспоминаются уже упомянутые нами «горячие охоты под Крылатским» на старой
Рублёвке, в районе нынешней Москвы, где в XVII столетии «сочили медведя» (у
Даля «сочить», значит – добывать, промышлять, гнаться). Собственно делали
это с рогатиной в руках. Один из старожилов села Хорошово рассказывал мне,
что убил медведя ещё в 1930-е годы, рядом с Серебряным бором.
А вот ещё. Встречаются на Рублёвке названия вроде «Медведка», «Медведевка».
Ещё историк Татищев в XVIII столетии писал об одной из Рублёвских речек:
«Медвенка или Медветка, речка, тако же справа течет в Москву реку, течения
ея около 12 верст, однако ж многие деревни обретаютца – сельцо Перхушково,
Никольское, Лапино, Дарьино, Саларево и Солослово, Лызлово, Сареево, Калчуга,
Усово, Огарев (курсив мой. – К.К-С.). Имя сей речки от медоносных трав, брега
устилающих».
Через нынешние резиденции руководителей государства до сих пор протекает
речушка, названная по-медвежьи, между прочим – от зверя, который стал
современным партийным символом, да ещё к тому же и имеющего отношение к
фамилии Президента России. Дело в том, что с Татищевым не всегда можно (и
даже зачастую не нужно) соглашаться. Иначе, как мы уже говорили, следует
признать, что Звенигород, например, произошел от свиней (по мнению Татищева
град звался «Свиногород»). А значит и Звенигородское шоссе, будущая
Рублёвка, если следовать его логике, на самом деле – Дорога Свиней (или
Свинский Путь).
Абсурд!
Речка Медветка-Медведка, скорее всего, имеет прямое отношение к могучему и
страшному зверю. И это открывает перед нами ещё одну тайну Царского пути.
Она связана с именем царя Алексея Михайловича. Именно при нем, в XVII веке
возводятся в Звенигородском монастыре новые храмы, а их стены покрываются
уникальными росписями. Они были выполнены царскими иконописцами, были
удивительны для современников, считались образцовыми. Гордостью зодчих стала
трапезная (1652—1654). Это было чудо строительной техники того времени. Её
третий этаж занимала палата, площадь которой была почти аналогична
Грановитой палате Московского Кремля, то есть около 500 квадратных метров.
При Алексее Михайловиче появился и знаменитый 35 тонный колокол (настоящее
чудо и отчасти рекорд!), ставший символом и гербом Звенигорода. В
строительстве крепостных стен вокруг обители приняло участие свыше тысячи
человек, которые расселились в округе на весь период работ. То были
суздальские и дмитровские каменщики, а также работники из Дмитрова же, из
Мячкова, Костромы, Владимира, Арзамаса, Можайска, Галича и самого
Звенигорода.
Стало известно имя зодчего, возводившего укрепления, — Иван Шарутин, из
славного тогда рода «каменных дел мастеров». Педставитель данной фамилии,
мастер Трефил вместе с товарищем, которого звали Огурцов, будет затем
строить Теремной дворец Московского Кремля.
Благодаря Алексею Михайловичу Саввино-Сторожевский монастырь получил статус
Лавры. Первым и почти до конца XVII века — единственным в России! Только в
1688 году такой же статус Лавры приобретет Киево-Печерский монастырь, а в
1744 году — Лаврой назовется Троицкая обитель, основанная когда-то Сергием
Радонежским.
Известно, что в московских кремлёвских палатах Алексей Михайлович окружал
себя многочисленными иконами. Среди них насчитывалось 194 иконы (!) с ликами
преподобного Саввы Сторожевского, Звенигородского чудотворца.
А в году 1680-м уже сын царя Алексея — Фёдор Алексеевич привезёт в монастырь
изготовленную по наказу его отца лучшими мастерами Оружейной палаты
серебряную раку для мощей святого Саввы.
Именно в эти годы произошло ещё одно событие, которое можно назвать и
удивительным, и вполне закономерным. Но оно, по всей видимости, повлияло на
многие дела, которые совершались в связи с большой перестройкой, затеянной
царём на Звенигородском пути.
В XIX столетии весьма популярным было сказание о том, как царь Алексей
Михайлович чуть было не погиб в объятиях свирепого дикого медведя.
Происходило это в лесу, у Царской дороги, неподалёку от Звенигорода. Спас же
его преподобный Савва Сторожевский, явившийся в нужный момент и прогнавший
зверя.
История была настолько распространённой, что легла даже в основу творчества
некоторых поэтов. Один из них — талантливый и забытый ныне Лев Александрович
Мей — создал поэму под названием «Избавитель», которая была необычайно
роскошно иллюстрирована цветными рисунками художника Николая Самокиша в
неорусском «васнецовском» стиле.
Знаменитое издание Н.И. Кутепова «Великокняжеская, царская и императорская
охота на Руси» (1892—1911) является ныне одним из самых ценных антикварных
книжных раритетов. Оно же стало и наиболее важной книжно-графической работой
Самокиша, в особенности — второй том, посвященный oxoте на Руси царей
Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича (СПб., 1898). В своёй книге Кутепов
собрал уникальные свидетельства об охотничьем промысле, о дичи и
употреблении продуктов охоты, летописные упоминания о поверьях народа,
имевших к ней отношение, об обиходном и политическом значении царской охоты,
охотничьих дневниках царей, особенных историй или обстоятельств,
сопровождающих подобные развлечения. В ней имеются сведения, интересующие и
нас: охотничьи заклятия, поверья, а также рассказы о медвежьей и львиной
охотах-потехах.
Оформляли книгу и рисовали для нее лучшие художники-графики России: А.М.
Васнецов и В.М. Васнецов, Л.С. Бакст и А.К. Беггров, А.Н. Бенуа и Е.Е.
Лансере, А.П. Рябушкин и И.Е. Репин, В.И. Суриков и К.В. Лебедев, Ф.А. Рубо
и Л.О. Пастернак, К.А. Савицкий, В.А. Серов, А.С. Степанов и др. Сам Самокиш
во всех четырех томах «Царской Охоты» создал 173 иллюстрации!
Одной из главных его работ здесь стало оформление сказания-истории о
спасении царя Алексея Михайловича в лесу на Звенигородском тракте. Поэма Л.
Мея подвигла художника на создание самостоятельной лицевой рукописной книги,
в которой присутствуют уникальные инициалы, заставки, миниатюры и маргиналии
— заметки-рисунки.
Для «Избавителя» были нарисованы 15 миниатюр-иллюстраций, среди них
изображения зверей, включая медведя, вид на Саввино-Сторожевский монастырь,
интерьер храма обители с иконой старца Саввы, царский выезд из Звенигорода
на охоту, приготовления к охоте, а также поединок царя с медведем, чудесное
спасение от зверя и семья государя Алексея Михайловича. Некоторые рукописные
буквенные инициалы Самокиша явно напоминают о традиции Андрея Рублёва в
оформлении старинных книг.
«Избавитель», иллюстрированный Н.С. Самокишем, выходил также и отдельным
изданием. Во всяком случае, лучшее, что было создано художником в сфере
книжной миниатюры — это, в частности, цикл, связанный со Звенигородским
чудом.
Что же это за сказание о страшном и опасном медведе?
Вот как описал события поэт Лев Мей в XIX столетии.
Царь во время охоты на медведя остался один. И увидел зверя в берлоге.
И медведь заревел, индо дерево
Над берлогой его закачалося;
Показал он башку жёлтоглазую,
Вылез вон из берлоги с оглядкою,
Дыбом встал и полез на охотника,
А полез — угодил на рогатину.
Под косматой лопаткою хрустнуло,
Черно-бурая шерсть побагровела...
Обозлился медведь, и рогатину
Перешиб пополам, словно жёрдочку,
И подмял под себя он охотника,
И налёг на него всею тушею.
Не сробел Государь, руку к поясу —
Хвать!.. ан нож-то его златокованый
И сорвался с цепочки серебряной...
Воздохнул Государь — и в последнее
Осенил он себя Крестным знаменьем...
Вдруг скользнула с плеча его Царского
Стопудовая лапа медвежая;
Разогнулися когти и замерли,
И медведь захрипел, как удавленный,
И свалился он на бок колодою...
Глянул Царь — видит старца маститого:
Ряса инока, взгляд благовестника,
В шуйце крест золотой...
Да как глянул на лик Преподобного —
Так и пал на чело своё Царское:
Понял — кто был его избавителем.
На другой день за ранней обеднею
Отслужил он молебен Угоднику
И вернулся к Москве белокаменной.
А вернувшись к Москве белокаменной,
Ко Двору своему златоверхому,
Приходил Государь — не откладывал —
В терема к Государыне ласковой,
Что к своей ли Наталье Кирилловне,
Слезно с ней обнимался-здоровался.
И сажал Государь, ухмыляючись,
На колени меньшого Царевича
Государя Петра Алексеича...
Счастливый семейный итог всей истории в изложении поэта Мея выглядит немного
странно, так как описываемые им события происходили намного раньше, чем он
пытается это представить, ещё во времена первого брака Алексея Михайловича —
с Марией Милославской (а не с Наталией Кирилловной Нарышкиной), для которой
он и построил в Саввино-Сторожевском монастыре отдельные Царицыны палаты.
Тогда и царевича Петра ещё не было на свете.
Да и сама история с берлогой и медведем, так образно описанная автором, на
самом деле имела более серьёзные корни. Здесь необходимо вспомнить давно
забытые поверья и предания. Ведь образ и символ медведя для Руси-России, как
известно, всегда имел и теперь имеет очень важный смысл.
Вспомним, как у Пушкина его Татьяна встретилась с медведем во сне.
Но вдруг сугроб зашевелился.
И кто ж из-под него явился?
Большой, взъерошенный медведь;
Татьяна ах! а он реветь,
И лапу с острыми когтями
Ей протянул;
Пошла — и что ж? медведь за ней!
Она, взглянуть назад не смея,
Поспешный ускоряет шаг;
Но от косматого лакея
Не может убежать никак;
Кряхтя, валит медведь несносный…
А случайно ли вообще возникла эта легенда-миф о царе Алексее Михайловиче и
спасшем его старце? С чем могло быть связано ее появление? И какое оно имеет
отношение к истории Рублёвки?
Для россиян медведь значит очень многое. Ведь его изображают даже в качестве
образа страны или наиболее важных предприятий: от Олимпийских игр до
современных партийных символов. Русские болельщики на стадионах нынче
вынимают гигантские полотнища с оскалившимся медведем, направленным в
сторону соперника.
Обратимся к древности. Из незапамятных времен ведет свои корни языческое
восприятие мира, когда главными божествами для обитающих на планете людей
являлись дикие звери.
А главным из них — особенно в северных странах — был медведь.
В мифологии и различных ритуалах медведь выступал как некое божество,
культурный герой, основатель традиции, предок, родоначальник, тотем,
дух-охранитель, дух-целитель, хозяин нижнего мира. Часто древние люди
селились в пещерах, выгоняя из них живших там медведей. До сих пор эти
горные лабиринты Европы являются местами, где находят останки тысяч мохнатых
хищников, и это подтверждает, что они были массовыми промысловыми животными
и главными конкурентами людей в борьбе за выживание. Медведи производили
необъяснимое и сильное мистическое воздействие на сознание людей древности,
а их пещеры и логова были местом не только проживания, но и поклонения
тотемным духам. Отсюда такое широкое распространение получало поклонение
медведю, как прародителю рода.
Постепенно люди освобождались от страха перед миром животных, а в звериных
чертах рисуемых ими божеств стали «проступать» образы человеческого лица.
Хозяин леса из медведя превращался в лешего с рогами и лапами, и он уже
напоминал человека. Ему — лешему, покровителю охоты — оставляли в лесу самую
первую добычу. Люди предполагали, что именно он может вывести заблудившихся
из леса или, наоборот, — погубить любого несчастливца в непроходимой чаще.
Медведи в реальности, и правда, похожи на людей. Они могут ходить на задних
лапах, очень умны и проворны. Считалось, что они частенько воруют жителей
деревень, в особенности женщин. У многих народов есть сказания и мифы о
родившихся от медведей человекообразных детях, которых будто бы находили в
лесу.
Что означает слово «медведь»? Ответ кажется довольно простым: «медо вед»,
тот, кто «ведает мед» или «ест мед». И в названии жилища зверя — «берлога» —
заметен древний корень «бер», что означает в переводе с индоевропейского
«медведь» или «бурый». Получается, что «берлога» — это просто-напросто
«логово бера».
Почему-то издревле люди не смели называть медведя по имени. Предполагается
даже, что в древности у этого зверя было вообще другое название (не
медведь), но оно считалось священным, не произносилось вслух, а потому до
нас и не дошло. Охотники на Руси часто применяли более знакомые нам
«отвлекающие» и «ласковые» эпитеты: Михалыч, Мишка, Михайло Потапыч или
Топтыгин.
В наше время исследовали фамилии живших в XVII веке вдоль Звенигородского
пути людей (а именно в это время фамилии только начинали фиксировать и
записывать в документы, ранее же различные прозвища среди простого народа
употреблялись только устно). И выяснился поразительный факт — самыми
распространёнными в этом регионе оказались Волковы, Буровы и Медведевы! В
основе первой фамилии лежало широко известное на Руси нехристианское имя
Волк. Так, иногда даже тайно, называли детей внутри семьи, следуя суеверным
традициям. Предполагалось, что названного этим именем человека волк в лесу
обойдет, не тронет или примет за кого-то из своей стаи. Это простое
имя-кличка означало, что носитель его словно бы приобретал известные
качества зверя — живучесть и выносливость. Неповоротливость же, сила и
склонность к лени становились основой для прозвища-фамилии Медведь
(Медведев) или Буров. Иногда ведь в ту пору говорили: «Силен медведь, да в
бору лежит».
Кое-что напоминает нам о том, что на Звенигородском направлении всё-таки
было какое-то особенное отношение к лесным хищным животным, видимо, древнее
и очень устоявшееся «внимание» к медведям. Можно предположить, что в
конечном пункте Рублёвки, на самой горе Сторожи когда-то существовало
древнее капище, посвящённое также и культу мохнатого зверя. А потому сама
история с царём и преподобным старцем приобретает совершенно другой смысл, о
котором мы и поговорим.
Что такое охота? Любой читатель сразу же скажет — поход в лес, горы или на
дикую природу с целью убить или добыть дичь: зверя или птицу. Для чего
охотились люди в древности? Наверное, в первую очередь для пропитания.
Но в XVII веке, во времена царя Алексея Михайловича, на Руси в подавляющем
большинстве были уже развитые крестьянские хозяйства и дворы. Не было
обязательной необходимости спешить в чащу и добывать себе там хлеб насущный.
Тем более — царю, у которого было все, что необходимо.
Однако «охота» — более удивительное и многогранное слово. Оно буквально, в
переводе с древнерусского языка, означает «удовлетворение желания»,
«забава», «развлечение», «игрище». Собственно в XVII веке в лес часто ходили
не для поисков пропитания (как в древности), не за добычей, а для «острых
утех» и разгульного проведения времени. Охота же на медведя была одной из
самых древних, интересных и опасных забав, о чём свидетельствует факт, что
самыми распространёнными резными деревянными игрушками на Руси до настоящего
времени были изображения охоты на медведя или единоборства с ним человека.
По сути, это была забава ещё с языческих времен. Специфический «мужской»
ритуал.
Но не только охота, связанная с медведем, привлекала тогда людей. Игрища и
посерьёзнее происходили в те времена. Бои с медведями были сродни боям
гладиаторским. Хлеба и зрелищ жаждали люди, особенно когда на арену выходил
косматый зверь.
О правдивости записок иностранца Джерома Горсея, побывавшего в России в XVI
веке, много спорят. Вернее — о его описании казни с помощью медведя. Мол,
было или не было. Но большинство историков сходятся на том, что… было.
Например, в период при подготовке к Земскому Собору, в 1575 году (времена
Ивана Грозного).
Мы приведем этот впечатляющий рассказ таким, каким он помещён в первой части
записок, где в предисловии автор написал: «Рассказ или воспоминания сэра
Джерома Горсея, извлечённые из его путешествий, занятий, служб и
переговоров, в которых он провел большую часть из восемнадцати лет,
собранный и записанный его собственной рукой» (XVI в.): «Теперь мы переходим
к рассказу о занимательной трагедии (merrie tragedie), которая вознаградит
ваше терпение. В день св. Исайи царь приказал вывести огромных диких и
свирепых медведей из тёмных клеток и укрытий, где их прятали для его
развлечений и увеселений в Великой слободе (Slobida Velica). Потом привезли
в специальное огражденное место около семи человек из главных мятежников,
рослых и тучных монахов, каждый из которых держал крест и четки в одной руке
и пику в 5 футов длины в другой, эти пики дали каждому по великой милости от
государя. Вслед за тем был спущен дикий медведь, который, рыча, бросался с
остервенением на стены: крики и шум людей сделали его ещё более свирепым,
медведь учуял монаха по его жирной одежде, он с яростью набросился на него,
поймал и раздробил ему голову, разорвал тело, живот, ноги и руки, как кот
мышь, растерзал в клочки его платье, пока не дошел до его мяса, крови и
костей. Так зверь сожрал первого монаха, после чего стрельцы застрелили
зверя. Затем другой монах и другой медведь были стравлены, и подобным
образом все семеро, как и первый, были растерзаны. Спасся только один из
них, более ловкий, чем другие, он воткнул свою рогатину в медведя очень
удачно: один конец воткнул в землю, другой направил прямо в грудь медведя,
зверь побежал прямо на нее, и она проткнула его насквозь; монах, однако, не
избежал участи других, медведь сожрал его, уже раненый, и оба умерли на
одном месте. Этот монах был причислен к лику святых остальной братией
Троицкого монастыря. Зрелище это было не столько приятно для царя и его
приближённых, сколько оно было ужасным и неприятным для черни и толпы
монахов и священников, которых, как я уже говорил, собрали здесь всех
вместе».
Это известие до сих пор потрясает многих. Оно по-своему уникально, ведь
подтверждений похожих событий в русской истории практически нет. Считается,
что было одно сообщение о казни Леонида, архиепископа Новгородского — в
Псковских и Новгородских летописях. Его вроде бы затравили собаками,
предварительно «в медведно ошив» (одев в медвежью шкуру, чтобы собаки
почуяли охоту на зверя).
Либо событие было уникально (в эпоху Ивана Грозного — могло быть и такое).
Либо... мы видим лишь желание автора показать «дикость нравов» московитов.
Не более.
Оставим это на его совести. Ведь были и другие, более радостные напоминания,
связанные с медведями. У того же Горсея, когда он описывает торжественную и
весьма пышную коронацию царя Фёдора Ивановича 10 июня 1584 года. В награду
кому-то тогда было передано «60 галлонов пива, 3 молодых медведя, 2000 яиц,
запас лука и чеснока, 10 свежих семг, дикий кабан». Три молодых медведя в
подарок! А зачем? Для еды? Вряд ли. Так для чего же?
Всё для той же забавы. Для игрищ или охоты. Для поединков.
Свидетельства о медвежьих боях довольно многочисленны. То были бытовавшие у
русских традиционные противоборства человека и медведя. Или бились всерьёз,
один на один, или «с подстраховкой», когда бойцу помогала парочка друзей —
«охотников с рогатинами».
Традиция была крайне устойчива. Переменить её было трудно. Такие
человеко-медвежьи схватки устраивались в деревнях и селах, в городах,
особенно на ярмарках и при народных гуляньях, на Масленицу и даже на
Святках. Они встречались и их наблюдали ещё в начале XIX века.
Не дрался ли с медведем один на один сам царь Алексей Михайлович? Не была ли
это потеха в виде охоты? Не попал ли он в «затруднительную ситуацию», быть
может, даже на глазах у своей охраны? И чудом спасся. После этого —
переменившись к такого рода развлечениям и переключившись в основном на
охоту соколиную?
Мы пытаемся объяснить, что история со спасением царя Алексея Михайловича
имела более глубокий, сакральный смысл. Миф о медведе и победе над ним может
иметь конкретное значение — как о победе над личными духовными проблемами. В
этом смысле «вмешательство и помощь» преподобного Саввы имели важнейшее
значение. Как говорят — не будите спящего медведя! Но если уж он разбужен,
то не всегда может выручить обычная, материальная помощь.
Считается, что история с медведем произошла на Звенигородском Царском пути в
1651 или в 1652 году. Но скорее её можно отнести к 1648 году. Именно тогда
происходили события, связанные с отстранением боярина Морозова от влияния на
молодого царя, которого он постоянно «соблазнял» попойками и охотой. Это
было время, когда приходил конец «медвежьим игрищам», забавам, начинался
переход царя в серьёзную, взрослую жизнь. Да, государю — только 19 лет! Но и
Юрию Звенигородскому было 24, когда он получил власть в своём уделе. Здесь
можно сказать, что преподобный Савва Сторожевский выступал как живой и
небесный попечитель о «молодых правителях» Руси.
Со времени своего спасения Алексей Михайлович начнёт свои главные
государственные преобразования. «Оковы» медведя сброшены. Он приступает и к
реконструкции Саввиной обители. Происходит новое обретение мощей старца,
печатаются его жития.
Берлога оказывалась сакральным прообразом первоначальной пещеры (норы), в
которой когда-то поселился старец Савва (известно, что последние годы жизни
он жил в пещерке, где теперь Скит). В мифической берлоге медведя поселился
человек! Произошло «очеловечивание тварного мира». Мифологический
медведь-человек окончательно стал человеком, да к тому же ещё и святым. А
человеком по пониманию того времени мог стать только христианин, то есть
тот, кто имел Имя (сакральное же имя медведя — не произносилось, и даже было
почти забыто). Акт спасения царя и публичное провозглашение этого спасения
подтверждали главное: медведь с его силой — выселен отсюда, больше он в
Звенигороде и на Царской дороге не обитает!
Это была важная схватка с языческими культами, возможно, ещё широко
бытовавшими в то время. Не случайно за этим чуть позднее последует целая
цепочка указов царя о борьбе с язычеством.
Вспомним, что в Древнем Риме был миф о волчице, на Руси — о медведе! Убить
медведя, например, на охоте значило освободиться от родства с ним. Так
отдавали языческую дань до христианской эпохи. А после «охоты» и убийства
начинались широкие пиры и разгулы, которые служили компенсацией за страх и
проявленный риск, отдушиной после встречи со смертью и посещения некоего
иного мифологического мира. Это надо было как-то прекратить. Царь Алексей
решил сделать так с помощью имени святого Саввы. Борьба с медведем
становилась сродни змееборчеству. Появлялся некий вариант чуда Георгия о
змие, переходящий в чудо о медведе. И становилось ясным главное — без Божьей
помощи, без поддержки ангела-хранителя или небесного покровителя никакая
победа и позитивный исход невозможны.
Царь на той «охоте» просто окунулся в иное пространство, словно попал в
мифологический мир, в некоторое другое настоящее, перемешанное с прошлым.
Ощутив дух предков и старины, он будто преодолел космические страхи. При
этом сильно рисковал и едва остался жив. Настолько это духовное переживание
было серьёзным.
Ещё Савва Освященный боролся в Палестинской пустыне со зверями. Ведь именно
он, его жизнь и его идеи также лежали в сути монастыря, основанного игуменом
Саввой Звенигородским. А сербский архиепископ Савва — Свети Сава (так
говорят сербы) — как известно по тамошним народным легендам, мог превращать
людей в животных и обратно, особенно волков и медведей. Отголоски борений с
языческими мифами не случайно впервые появляются тогда и в
Саввино-Сторожевском монастыре. Список Кормчей сербского святого Саввы был
впервые напечатан в Москве тогда же — в 1653 году! Именно при Алексее
Михайловиче, во время преодоления всех «медвежьих» напастей и грандиозного
устроительства Звенигородской обители и Царской дороги! Так проясняется —
откуда на Рублёвке взялся и «медведь», и сказание о нем.
Данная публикация отрывка из
книги "Другая Рублевка" является
авторской работой
Константина Ковалева-Случевского (Константина Ковалева),
вышедшей в печатном виде. При использовании материала
или перепечатке любых отрывков (цитат) из текста в интернете -
ссылка (действующая!)
на данный сайт и
упоминание имени и фамилии автора -
Константин Ковалев-Случевский
- ОБЯЗАТЕЛЬНЫ!
С иными правами или возможностями публикаций можно ознакомиться внизу страницы в разделе "Copyright".
Нет-нет да и поминается в нашем повествовании слово «медведь». Ну конечно,
ведь загородные чащи, дремучие леса и прочее. Так то оно так, но почему-то
именно западное Подмосковье особо славилось наличием этого зверя, весьма
похожего, по мнению знатоков, на человека.
