ДРУГАЯ РУБЛЕВКА
Тайны Царского пути
Виртуальное путешествие во времени и пространстве
ТЕКСТ КНИГИ:
из главы 5, продолжение
Глава пятая. К ЗВЕНИГОРОДУ
Шифровка на
колоколе
Звонили вдоль всего
Царского пути в разные столетия много, долго и громко. Храмов было
предостаточно. На месте ветхих зданий, а также разрушенных временем или
врагами, тут же строили новые.
Эта традиция теперь восстановлена. И можно услышать красивые перезвоны вдоль
Рублёвки, особенно, в субботу вечером или в первой половине дня в
воскресение, когда в церквях начинаются службы.
Но само название – Звенигород – заставляет нас более внимательно отнестись к
этой теме. Может быть за этим скрыто ещё нечто более важное?
Так оно и есть. И мы расскажем об этом.
Говорят, когда звонили в Звенигороде, то слышно было не только на протяжении
всей Царской дороги, но и в самой Москве. Даже если всё это лишь легенды,
зато – какие!
Колоколов в Звенигороде было много, само название города оправдывало такое
изобилие. Были известные и даже очень известные. И у каждого существовала
своя «биография». Но что-то забылось, а что-то по простой русской привычке
уж и вовсе перешло в разряд «авось не пропадёт».
В начале рассказа о рублёвских и звенигородских колоколах приведём одну
примечательную историю, которая произошла во второй половине XVIII столетия
и была напрямую связана с рассматриваемой нами темой.
Посмотрим в текст записок под названием «Жизнь и приключения Андрея Болотова,
описанные самим им для своих потомков» (XVIII в.): «Приятель случайно
оказался тогда на сеансе магии, в компании скептиков. Один из
присутствовавших взялся убедить компанию в реальности магии. С этой целью он
достал из бумажника “исписанный какими-то крючками и закорючками небольшой
клочок бумаги”. Во время чтения вслух этой бумажки, из которого никто из
окружающих ничего не понял, этот “маг” подал им знак, и они тихо произнесли
некое знакомое имя, о котором условились меж собой. Последовал весьма
ощутимый физический эффект. Приятель, находясь под впечатлением, попросил
дозволения списать (точнее, срисовать) эту бумажку. Он его немедленно
получил и сделал себе копию.
Большой Благовестный колокол (35 т)
с
рунической тайнописью XVII в.
из Звенигорода.
Взорван в 1941 г. Фото начала XX в.
Через год этому приятелю случилось проезжать через Звенигород. Он зашёл в
монастырь, отстоял обедню, после чего настоятель монастыря зазвал его к себе
в келью. Там у них каким-то образом зашла речь о магии. Приятель рассказал о
вышеупомянутом случае. Настоятель весьма заинтересовался бумажкой и, когда
слуга сходил за ней, стал рассматривать её “с особенным любопытством и
удивлением”. Кончилось тем, что он попросил приятеля подняться вместе с ним
на колокольню, взяв с собой бумажку. Там он, указывая на “один превеликий
колокол”, сказал: “Извольте-ка посмотреть на сии фигуры и крючки, вылитые на
краю сего колокола; мне кажется они очень похожи на изображенных на вашей
бумажке”.
Приятель “с превеликим любопытством” начал “оные литеры рассматривать” и
нашел их “очень сходными с теми”.
Настоятель же сказал, что не смог ничего узнать об этой надписи на колоколе.
Позднее, в “нашем географическом лексиконе”, приятель вычитал, что “тут на
колокольне есть такие письмена, которые никто и никак не мог ещё по сие
время прочитать и узнать, что значила сия подпись”».
В своей книге, которая создавалась в 1737—1796 годах, выдающийся
энциклопедист и литератор Андрей Тимофеевич Болотов рассказывает не о
простом колоколе, а о знаменитом Большом Благовестном Звенигородском. Это
повествование относится к началу 1780-х годов, когда таинственная надпись
ещё не была расшифрована.
Но имеет смысл продолжить рассказ по порядку.
Парадоксально, но кто бы мог в точности расписать все колокольные
достоинства Звенигородского тракта, если бы... не большевики. Именно они,
решив переплавить достояние истории на якобы «народные» нужды, в период
чисток составили специальный реестр многим здешним колоколам. Сделано это
было по предписанию от 7 января 1930 года (прямо на Рождество Христово!)
нынче никому не ведомой и безвозвратно забытой организации «Рудметаллторг».
Как писал искусствовед А.Н. Греч о событиях на Рублёвке того времени:
«Колокол славословил небо. А потом, после 1917 года, как в далёкую старину,
был арестован колокол на несколько лет — слишком волнующим казался его
голос...»
Колокола, видимо, были символом «эксплуатации», их требовалось уничтожить и
желательно — поскорее. Скрупулёзность, с которой отнеслись радетели
возрождения металлообрабатывающей промышленности в СССР к составлению
документа-предписания о переплавке, теперь дает нам, однако, возможность
восстановить списки всего, что, отчасти и составляло славу здешним местам.
Например, вот один из перечней старых Звенигородских монастырских колоколов,
изъятых по предписанию «Рудметаллторга» в 1930 году:
— кесарийский колокол весом 41 пуд (672 кг), был отлит 21 августа 1792 г. в
Москве на заводе Леона Струбовщикова; на колоколе — образы Казанской иконы
Божией Матери и Николая Чудотворца;
— весом 125 пудов 22 фунта (2056,5 кг) и весом 261 пуд (4275 кг) — отлиты в
1831 г. в Москве на заводе Николая Самгина; с изображениями Сергия
Радонежского и Саввы Сторожевского, а также Рождества Пресвятой Богородицы;
— весом 438 пудов (7174 кг), дополнительных сведений нет;
— весом 600 пудов (9828 кг), известен и изготовлен после 1860 г. Находился в
Саввинском Скиту;
—11 мелких колоколов общим весом в 70 пудов (около 1147 кг).
Звенигород и дорога всё-таки не случайно носили звание-название «звенящего
града». Отсюда раздавался такой звон, что окрестности мгновенно
пробуждались. Особенно любил звонить знаменитый русский певец Фёдор Шаляпин,
который вспоминал: «Был в Звенигороде... Два дня лазил на колокольню и
звонил во все колокола».
Именно здесь находился знаменитый, один из самых крупных из созданных в
России, — Большой Благовестный колокол. (Возможно, крупнейший из реально и
постоянно действующих, а не просто декоративных). О нём как раз и
рассказывал в своих записках мемуарист XVIII столетия А.Т. Болотов. Чудо это
издавало такой сильный, густой, низкий гул-звон-звук, что поговаривали,
будто именно он чуть ли не будил придремавшую в пятидесяти верстах челядь в
Московском Кремле.
Вот что писал о таком звучании М.И. Пыляев в своей книге «Исторические
колокола» в 1897 году: «Главное достоинство колокола состоит в том, чтобы он
был звонок и имел густой и сильный гул… В звуке колокола нужно различить три
главных отдельных тона: первый звон есть главный, самый слышный тон,
происходящий тотчас же после удара; если звон густ, ровен, держится долго и
не заглушается другими побочными тонами, то колокол отлит превосходно…
Второй — гул, который хотя происходит тотчас же за ударом, но явственно
слышится спустя несколько времени. Гул распространяется не так далеко как
звон, но держится долее его в воздухе, и чем он сильнее, тем колокол
считается лучшим… Третий тон есть тот, когда колокол не звонит, не гудит, а
звенит… В небольших колоколах звук сливается с звоном и потому едва слышен и
то вблизи, но в больших он довольно силен и пронзителен».
Кстати, справочники XIX века отмечали только два замечательных русских
колокола «по своему певучему звону»: Симоновский в Москве и
Саввино-Сторожевский в Звенигороде.
Этот колокол сподобил режиссера Андрея Тарковского на создание главного
сюжета кинофильма «Страсти по Андрею», того самого, где герой — молодой
мастер, вызвавшийся отлить изделие без знания предмета, в итоге, по наитию,
делает сверхвозможное и достигает уникального результата, настоящего чуда.
А и на самом деле, в реальной истории во времена отлива одного из колоколов
существовал такой «вызвавшийся» человек, и место действия в монастыре
осталось до сих пор, и выглядел он по описаниям удивительно похожим на
киногероя (современник замечал: «молодой человек, малорослый, тщедушный,
худой, моложе 20 лет, совсем ещё безбородый»)... Время чуть-чуть не
совпадает, да и в реальности сюжет развивался по-другому... Но в конце
концов появилось на свет то самое чудо, которое по достоинству оценивали
знатоки из разных стран, видевшие и слышавшие Большой Благовестный
Звенигородский колокол.
Весил он ни много ни мало — 2125 пудов и ещё 30 гривенок, что означает 34
тонны 820 килограммов. По этой причине его принято называть просто, но
внушительно: тридцатипятитонник. Поражали и его размеры. Указывалось, что
высотой он был 3 с половиной метра и таким же измерялся диаметром. Однако на
старых фотографиях заметно, что высота колокола явно больше, чем его
максимальный диаметр. Да и формы он был необычной, не очень похожей, скажем,
на ему современные.
Почему мы говорим о колоколе «был»? Да потому, что перестал он существовать
совсем недавно. Пережив годы революции и Гражданской войны, конфискации
церковных ценностей, коллективизацию и индустриализацию (с повышенным
вниманием к «металлам»), он буквально погиб в 1941-м. Но не по злобе
наступавших немцев, которые так и не взяли монастырь, а чуть ранее — от рук
«своих». Спецотряд по особому распоряжению был послан в Саввину обитель с
целью уничтожить благовестное чудо, дабы не досталось врагу. Большой колокол
просто-напросто взорвали. Он разлетелся на куски, мизерная часть которых
сохранилась. Именно по ним теперь мы можем реконструировать, из чего и как
было изготовлено это русское диво.
Для желающих узнать старинный рецепт приводим его полностью. Однако следует
иметь в виду, что даже точное и филигранное повторение указанного — ещё не
есть гарантия реального успеха. Колокольное литьё — очень необычное занятие.
Кто знает, тот знает... Недаром о мастерах этого дела говорили: способны на
«чудо, превосходящее силы человеческие».
Умельцы смешали чуть более 81 % меди и 18 % олова. Обнаружено также
некоторое количество примесей из других металлов, которое не превышает 0,5
%, а потому добавки можно считать почти случайными. Среди них: свинец — 0,23
%, серебро — 0,05 %, алюминий — не более 0,002 %, висмут — 0,002 %, сурьма —
0,1 %, марганец — 0,002 %, железо — 0,04 %, кобальт — 0,007 %, а также
никель — 0,008 %.
«Слито» все это было в 1668 году Александром Григорьевым, «государевым
пушечным и колокольным мастером». Причем лишь со второй попытки. Первая — за
год до этого — оказалась неудачной. Ровно 130 дней потребовалось на
повторную работу. В ней приняли участие восемь учеников Григорьева (у
молодого мастера уже была своя школа!), бригада мастеров Пушкарского приказа
из Москвы да ещё — на самых тяжёлых участках — до сотни охранявших монастырь
стрельцов.
Событие так поразило современников, что они сохранили в Саввином монастыре
отливную колокольную яму, которая была приготовлена и отрыта в двух шагах от
колокольни.
Три года колокол стоял на земле. Никто не решался поднять более чем 2 тысячи
пудов металла на высоту звонницы. Вызвался сделать «неподъёмное» дело некто
«Мишка Клементьев со товарищи», прибывший специально для этого из Москвы.
Знал, видимо, какой-то хитроумный инженерный секрет. И в 1671 году Большой
Благовестный Звенигородский колокол впервые потряс окрестности своим звоном.
Сегодня мы можем смело назвать этот колокол Саввино-Сторожевской обители
одним из самых уникальных достижений мировой цивилизации. Необычность
отлитого чуда заключалась не только в его величине и форме, но в первую
очередь — в его оформлении. За всем этим скрыта какая-то до сих пор ещё
неразгаданная история, разговоры вокруг которой идут не одно столетие,
мнений много, но окончательного решения как не было, так и нет.
Чтобы понятно было, о чём пойдет речь, приведу ещё одну цитату из книги М.И.
Пыляева «Исторические колокола» (1897 г.), где рассказывается о необычном
процессе их создания: «Отливка колокола сопровождается на Руси особенною
церемониею. Хозяин завода до начала литья приносит в мастерскую икону,
зажигает перед нею свечи и все присутствующие молятся. Хозяин сам читает
вслух особую, соответственною случаю, молитву, а мастера и рабочие её
повторяют. После этого все двери затворяют и хозяин дает знак начинать дело.
Несколько рабочих проворно и ловко берут наперевес рычаг и, раскачав его,
пробивают в плавильной печи отверстие пода, откуда тотчас же огненным ключом
вырывается расплавленная медь… При литье колоколов, обыкновенно, литейщики
распускали какой-нибудь самый нелепый слух. На эти колокольные рассказы,
известные под именем “литье колоколов”, не раз полиция обращала внимание и
брала с заводчиков подписки и делала им строгие внушения. Но с литьем
колокола этот освященный веками обычай снова восставал в самой нелепой
форме... По отливке, колокол оставляется в земле иногда несколько дней, до
тех пор, пока совершенно остынет. После того как колокол остынет, его
отрывают осторожно, снимают с него или лучше разбивают кожух и переносят в
точильню. Там его обтачивают точилами, — и вся работа колокольно-литейнаго
дела кончена. Когда колокол совсем готов, призывается священник для “Чина
освящения кампана”».
Суть некоей тайны, связанной с уникальным Звенигородским колоколом, вот в
чём. Обычно во время отлива колокола украшали, то есть их внешняя сторона
отливалась с изображениями и текстами. Как правило, это могли быть
иконописные лики Спаса или Богородицы, а также различных святых, позднее —
особ царского рода, гербы и другие регалии. Тексты содержали либо молитвы,
либо дату отлива или имена инициаторов и вкладчиков.
С Большим Благовестным из Звенигорода всё обстояло несколько иначе.
Достаточно лишь взглянуть на его сохранившееся фотоизображение, чтобы
убедиться — он весь испещрён буквами. Часть текста написана на
церковнославянском (шесть верхних рядов), а часть — на совершенно непонятном
«иероглифическом» языке (три нижних ряда). Вот эта самая, нижняя, часть
надписи и заставляет исследователей спорить по сей день: что, как и почему.
Большой колокол подарил Саввино-Сторожевскому монастырю государь Алексей
Михайлович. Именно он приложил руку ко всем текстам. Хотя мы не можем
утверждать это со стопроцентной достоверностью. Однако считается, что царь
написал слова лично (что и было отлито на колоколе).
Вот оно, послание царя Алексея Михайловича на Большом Благовестном
Звенигородском колоколе (XVII в.), направленное нам из прошлого: «Бога
всемогущаго в Троице славимаго, всех благ дателя, монастырю Пресвятыя
владычицы нашея Богородицы и приснодевы Марии, помощию Святаго Саввы
чудотворца молением, повелением христолюбиваго Монарха, Великаго Государя,
Царя и Великаго Князя Алексея Михайловича, всея великия и малыя и белыя
России самодержца в 23-е лето богохранимыя его державы, при его Государеве
благочестивой Царице и Великой Княгине Марии Ильиничне, Царскаго его
Величества при благороднейших Царевичах, благоверном Царевиче и Великом
Князе Алексее Алексеевиче, благоверном Царевиче и Великом Князе Симеоне
Алексеевиче, благоверном Царевиче и Великом Князе Иоанне Алексеевиче и при
благородных его Царскаго Величества сестрах, благоверной Царевне Великой
Княжне Ирине Михайловне, благоверной Царевне и Великой Княжне Анне
Михайловне и его Царскаго Величества при благородных дщерях, благоверной
Царевне и Великой Княжне Евдокии Алексеевне, благоверной Царевне и Великой
Княжне Марфе Алексеевне, благоверной Царевне и Великой Княжне Софии
Алексеевне, благоверной Царевне и Великой Княжне Екатерине Алексеевне,
благоверной Царевне и Великой Княжне Марии Алексеевне, благоверной Царевне и
Великой Княжне Феодосии Алексеевне и при Святейших Вселенских Архиереях
Паисие Папе и Патриархе Александрийском, Макарие Патриархе Антиохийском,
Иоасафе Патриархе Московском и всея России слит сей колокол в пречестную
Пресвятыя Богородицы честнаго и славнаго ея рождества; и Преподобнаго чудес
источника Саввы Сторожевскаго обитель, в той же чудотворней и Святей Лавре,
в лето от сотворения света 7176, а от воплощения единороднаго Божия слова
1667, месяца сентября в 25 день, в коем 2125 пуд, 30 гривенок. Лил мастер
Александр Григорьев».
Надпись хотя и длинная, что для колокола не совсем привычно, но всё же
достаточно обычная. Указаны время и место литья, а также имена всех царских
родственников с полными их титулами и других известных людей, включая
вселенских патриархов (каждый удар колокола — поименное поминание). Отлили к
празднику Рождества Богородицы, то есть спешили к памятному дню, когда
произошла Куликовская битва, в честь которой и был заложен преподобным
Саввой монастырь в Звенигороде.
Но самое интересное ждало «читателей» внизу, в продолжении текста, в
последних трёх строках записи на металле. Перед глазами возникала тайнопись,
похожая на древние рунические письмена или другие непонятные иероглифы.
Считается, что этот шифр-код придумал сам Алексей Михайлович. Но прямых
доказательств этому нет. Конечно, трудно предположить, что кто-то другой
(пусть даже сам мастер литья) в «собственном государевом богомолье», в
монастыре, находящемся под личной опекой царя, может что-либо писать на
колоколе (который стоил, кстати, огромных денег!), да ещё и на непонятном
языке.
Полтора столетия запись не была доступна для обычного разумения. Однако в
1822 году за дело ее расшифровки взялся известный хранитель древних
рукописей Публичной библиотеки, художник, археолог и нумизмат Александр
Иванович Ермолаев. Поучаствовали в дешифровке не меньшие знатоки: князь
Львов и штаб-ротмистр Скуридин, также археолог. Они разобрались в
криптографии, почувствовав в ней видоизмененный старославянский язык с
особенными титлами. Перед ними предстала такая скрытая запись: «Изволением
Преблагого и Прещедраго Бога нашего, и заступлением Милостивыя Заступницы
Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы, и за молитв Отца нашего и Милостиваго
Заступника Преподобнаго Саввы чудотворца, и по обещанию, и по повелению раба
Христова, Царя Алексея, и от любви своея душевныя, и от сердечнаго желания,
слит сей колокол в дом Пресвятыя Богородицы, честнаго и славнаго ея
Рождества и Великаго и Преподобнаго Отца нашего Саввы Чудотворца, что в
Звенигороде, Нарицаемый Сторожевский».
Ничего сверхъестественного мы в этом тексте не наблюдаем. Зачем же тогда
пришлось его шифровать? Один из возможных ответов таков. Царь, решивший
сделать щедрый вклад в монастырь, не хотел его афишировать, а потому текст о
своём «обещании» и о себе — «рабе Христовом», осуществляющем подарок
Саввиной обители «от любви своея душевныя, и от сердечнаго желания», перевел
в непонятные знаки. Как православный христианин он не хотел «впадать в
гордыню» из-за этого дара, оставив для всеобщего сведения лишь необходимую
«официальную» часть надписи.
Можно, впрочем, заметить в этом и некие отголоски языческих обрядов и
традиций, с которыми в то время ещё продолжали бороться в христианской среде
(вспомним историю о царе Алексее и медведе). Недаром мастера, когда начинали
лить колокола, придумывали всякие «отвлекающие» и совершенно непонятные,
безумные истории. «Отвлекающий» текст шифровки-кода на Большом Благовестном
защищал автора, словно оберег-талисман. Колокол звонил, кого-то тайно
поминал, но кого — это не должно было быть доступно окружающим.
Поразительно, ведь слова царя оказались крепче металла, они пережили даже
сам колокол, став доступными ещё до его исчезновения.
Упомянем в качестве курьёза и такую версию: якобы переплавка всех старинных
русских колоколов с древними руническими надписями была предпринята
Романовыми с целью уничтожить память о наследии Руси-Орды. Взамен древних
текстов, содержащих «неудобную» для новой династии информацию, создавались
новые, на церковнославянском языке. А рунические строки царя Алексея на
Большом Благовестном — это лишь дань старой традиции, но уже с новым
содержанием.
О появлении вообще колоколов на Звенигородском направлении ходили разные
легенды. В XIX веке один радетель правды истории писал: «Савва построил
монастырь на месте, которое слывет Сторожевскою горою. В Звенигороде всякий
расскажет вам, что на сей горе в старину находилась стража и висели
колокола, и в случае нашествия стерегущие ударяли в оные. Звук сообщался
подобной не в дальнем расстоянии второй стороже, от коей — третьей и так
далее в самую Москву о приближении неприятельском».
Значит, Рублёвка того времени выполняла ещё и сторожевую функцию, или, как
бы сегодня сказали, функцию правительственной связи, экстренного оповещения,
спец-тревоги.
Рассказ мог бы показаться очень правдоподобным. Однако мы уже знаем, что
название — Звенигород — не обязательно и, скорее всего, вовсе не связано ни
с какими колоколами. Оно появилось гораздо ранее, нежели на Руси стали
использовать колокола. В древние времена звонили с помощью «била» — куска
металла, болванки, о которую стучали другим куском металла. Не всегда такой
звон можно было назвать звоном, и ему в большинстве случаев не было присуще
хоть какое-нибудь благозвучие. Мы даже не можем утверждать, что, например,
во времена Саввы Сторожевского при церквях в монастыре и в Звенигородском
Кремле были колокольни, а на них висели колокола. Здешние колокольни тех
времён до нас не дошли.
Однако символом Звенигорода, хотя и более поздним, а также всего этого
направления стал именно колокол. Это, скорее всего, был именно тот самый,
Большой Благовестный, что подтверждается в описании городского герба в конце
XVIII века, на котором помещён был «великий колокол, подписанный на краю
онаго неизвестными ныне литерами», то есть с тайнописью.
Уникальная, «обросшая» изысканными шатрами и арками звонница из пяти ярусов,
расположенная на Соборной площади монастыря, появилась в законченном виде
уже после Смутного времени, в эпоху Алексея Михайловича, в XVII столетии.
Она также стала «визитной карточкой» города, неповторимым образом обители,
самым узнаваемым и любимым многим силуэтом верховий Москвы-реки. Надо
сказать, что даже столичные звонницы, включая колокольню Ивана Великого, с
трудом могли соревноваться со Звенигородской, в особенности по сказочной
многообразности, неповторимости архитектурных деталей и чисто русской
асимметрии, напоминающей былинные сказания о дворцах-теремах и замысловатые
очертания произведений деревянного зодчества.
Она-то и приняла на себя то удивительное количество и не менее удивительное
качество колоколов, которые сделали славу Граду Звона. Среди них самые
известные, кроме Большого, следующие.
Во-первых, это три колокола, подаренные царём Михаилом Фёдоровичем монастырю
в 1620 и 1636 годах, с отлитым на них его именем. Один из них называли
«вседневным». При Алексее Михайловиче скорость литья для Звенигорода
достигла своих вершин.
Колокол Фёдора Моторина весил немного, всего 300 пудов, и имел звание
«повседневного». Был отлит он через год после того, как в
Саввино-Сторожевском монастыре подвесили Благовестный мастера Григорьева — в
1672-м. Использовали для него металл, оставшийся после работы григорьевской
артели. То была одна из лучших работ выдающегося мастера. Это его сын — Иван
Моторин — позднее отольёт в Москве гигантский Царь-колокол.
Ганс Фальк был специально приглашен из Европы для создания колоколов. Ему
принадлежат некоторые наиболее известные из тех, что сохранились и сегодня.
Он с гордостью носил русифицированное имя Иоанн и звание «главного пушечного
и колокольного мастера Москвы». Это он сделал первую попытку отлить Большой
Благовестный для Саввино-Сторожевской обители — ещё в 1652 году, в том
самом, когда были вновь обретены мощи старца Саввы. Тот колокол весил 1344
пуда — более 22 тонн. Однако почему-то его не сохранили, и он был
переплавлен, хотя на нем оставил «собственноручную» запись сам государь.
Надпись, составленная царём Алексеем Михайловичем на Большом колоколе Ганса
Фалька для Звенигорода:
«Изволением всеблагого и всещедраго Бога нашего и заступлением милостивые
заступницы пресвятой владычицы нашея Богородицы, честнаго и славнаго ея
Рождества и великаго и преподобнаго отца нашего Саввы чудотворца, что в
Звенигороде нарицаемый Сторожевский, при властех при честнем архимандрите
Ермогене да при честном келаре старце Вельямине Горскине... (далее —
перечисление братии)».
Причины для переплавки могли быть разными: неудачный звук, трещины по
прошествии времени и даже более «идеологические», субъективные, такие как
изменения в отношениях между людьми. Ведь на том отлитом Фальком колоколе
были, например, перечислены десятки имен представителей монастырской братии,
которые на второй — основной Большой Благовестный — вообще потом не попали.
И, наконец, единственным сохранившимся до наших дней старинным колоколом
монастыря является тот, который в качестве трофея был вывезен из Смоленска в
1654—1655 годах, где до этого украшал городскую ратушу. Это часовой колокол
голландского литья. Отлит он был в 1636 году, с латинской надписью: «Kylianus
Wegewart me fecit. Campis. Anno 1636. Si Deus pro nobis, guis contra nos?»
(«Меня отлил Килиан Вегеварт. Кампис [Кампус]. Год 1636. Бог с нами, кто же
на нас?»). Украшен орнаментом из переплетенных цветущей ветвью фигурок
амуров и рогов изобилия. Диаметр основания — 1 м 5 см. Высота — 83 см. Вес —
около 40 пудов (примерно 660 кг).
Надпись колокола не была зашифрована, она просто сделана была на латыни.
Быть может, именно она и спасла творение католического умельца, особенно в
советское время. Долгое время колокол отбивал время на монастырских часах,
появившихся на звоннице после присоединения Смоленска к России в результате
победы в войне с Польшей.
Другие колокола также составили славу обители. Но, как мы уже говорили,
последние из них ушли «в никуда» по описи «Рудметаллторга» в 1930-м.
Лишь в наши дни, при возрождении литейного дела, новые колокола начали
украшать звонницы церквей на Рублёво-Успенском шоссе, а также в Звенигороде
и Саввином монастыре.
Часть из них отлили в городе Каменск-Уральске, на заводе «Товарищество
Пятков и К°».
Колокола для вновь построенного и освящённого в 2007 году храма Вознесения
Господня в центре Звенигорода были отлиты в городе Тутаеве (бывший
Романов-Борисоглебск) Ярославской области на колокольном заводе Шувалова в
соответствии со старинными традициями и благозвучием.
И теперь вновь слышен звон, разносящийся на километры окрест по всей
Рублёвке. Не тот, что был раньше? А кто теперь может сказать — как это
«звучало» раньше?!
Данная публикация отрывка из
книги "Другая Рублевка" является
авторской работой
Константина Ковалева-Случевского (Константина Ковалева),
вышедшей в печатном виде. При использовании материала
или перепечатке любых отрывков (цитат) из текста в интернете -
ссылка (действующая!)
на данный сайт и
упоминание имени и фамилии автора -
Константин Ковалев-Случевский
- ОБЯЗАТЕЛЬНЫ!
С иными правами или возможностями публикаций можно ознакомиться внизу страницы в разделе "Copyright".
